МОЯ СУДЬБА.

Семь десятков уже мною прожито,
А в душе они будто сто лет,
Если горе на радость помножится,
То окажется, радости нет.
Мне судьба стала гайки закручивать,
С колыбельных младенческих лет,
Слово мама пришлось мне выучивать,
Под военный голодный рассвет.
Соску мать из мякины мне делала,
Завернувши в тряпицу сухарь,
В том апреле черёмуха белая,
На пелёнку мне сыпала гарь.
Мор сплошной детской кори
свирепствовал,
Сперва брата дыханья лишил,
А потом и отца, как последствие,
Под могильным крестом положил.
Мать слезой меня, трёхгодовалого,
Умывала ударом судьбы,
Я орал, с коркой сопли проглатывал,
Под разрывы снарядов вдали.
Чёрной кровью глаза были залиты,
Я не видел рассвет у зари,
До сих пор, будто вехи на памяти,
На глазах моих-эхо войны.
Повзрослев, сиротой неприкаянной,
Я пошёл хлеб горбом добывать,
Надо мной закружилися стаями,
Те, кто хлеб стал из рук вырывать.
И теперь, по прошествии времени,
Мир деля на сердечных и злых,
На висках и на лбу, и на темени,
До сих пор вижу помощь других.
И не брат, не племянник, не родственник,
Не делил со мной хлеб на двоих,
Лишь старались с усилием
тройственным,
Чтобы рвал я свой пуп и за них.
А когда я лежал переломанный,
Одинокий, голодный, худой,
Тёти-дяди с усмешкой издёванной,
Начинали мне петь Упокой.
Не хотел никто слышать о помощи,
Хоть я был им по крови родня,
Но никто мне от утра и до ночи,
Ни копейки не дал, ни рубля.
Но назло паукам и пиявицам,
Я Анютку в судьбе повстречал,
Стал тогда подниматься на пальчиках,
И, дал Бог, не погиб, не пропал.
Так за что же, простите, обязан я,
Деньги тратить свои на родных,
Не за то ли, что будто бы связанным,
Был я в детских желаньях своих.
Да и Богом умом не обойденный,
Видел в душах неискренность их,
Семь десятков сейчас уже пройдено,
Но в душе места нету для них.
Лишь осталась обида на совести,
Что прожил я чужим средь своих,
Нет грустнее, печальнее повести,
Чтоб своих вспоминать, как чужих.
Значит так было Богом предписано,
В безотцовщине жить сироте,
На войну будут мытарства списаны,
Как сегодня в несчастной Чечне.
Я мешал, сапогами отброшенный,
И чужим, и родным в том числе,
Но на Страшном Суде будет спрошено,
С тех, кто яд в судьбу впрыскивал мне!

Александр Науменко.