Я сижу на дискотеке. В темных очках.
Все видят во мне – фрика. И правильно.
Какой же еще дебил будет сидеть в
темном помещении в темных очках? На их
поверхности – фигуры молодых самцов и
самочек, исполняющих боле-мене
акробатические трюки на танцполе. С
другой стороны стекол – зеленобровые
русалки окунают свои лица в золотой
океан, запад дрожит от страха, не
понимая, что происходит, может, это
магия шаманов вырвалась из-под корней
темноты, застыв между соляными
могилами и изваяниями фараонов в
Луксоре, где Нефертити с приклеенной
бородой посылает мореходов в Пунт за
благовониями для ее дряхлеющего тела,
которое превращается в складки гор на
поверхности выпуклой карты – вдави ее
и на из месте образуется впадина и
цвет поменяется с темно коричневого
на темно зеленый цвет бровей русалок.
А поколение сменилось. Их дети
продолжают танцевать, вихляя бедрами
и придерживая шляпы руками, чтобы не
свалились в танце. А за очками… По
пустыне веют ветры, лаская каменные
розы шершавым песком, застревающем в
гортани где-то там – северней на
каменных улицах, по которым киношный
Христос нес свой крест на Голгофу,
спотыкаясь о кабели телевизионщиков,
снимающих рекламный ролик про фильм,
обещающий при хорошей раскрутке
прибыль в 17 млн.долларов, потраченных
на оплату чистки бассейна, платья
жене, садовнику, остриг под ноль пальм,
чтобы они были лысыми, как луна,
выползшая на шпили Нотр Дама и
зацепившаяся за них намертво, так что
солнце, пришедшее утром, просто сожгло
серебро ее пухлого лица, превратив в
тень на небе, похожую на умирающий
крик хрустнувшей под сапогом ветки,
упавшей в дерева в зеленую, как брови
русалок, траву.
Поколение сменилось. Мне три тысячи
лет. Я всего лишь – наблюдатель,
наблюдатель несуществующей жизни.
