Сво6ода от лю6ви

Что такое безнадежность?
Когда утро, каждое утро покрыто
туманом, а что, что под ним, видится так
явно, как надоевшая обстановка
однокомнатной съемной халупки. И
расписано это утро по минутам –
десять на душ, пятнадцать на завтрак,
двадцать на себя. А потом бег – по
прямой, через весь город, в душный
офис, куда приходишь самой первой
из-за своего дурацкого чувства
ответственности. Умные люди приходят
позже на час, и весь этот час ты
смотришь в окно на то, как расходится
пресловутый туман над бухтой. Она не
меняется: все тот же порт, корабли на
приколе, сопки вдали. И вся жизнь – за
одно утро – мелькает перед глазами.
Просто она, эта жизнь, не меняется.

В автобусе воняет. Как и всегда.
Утренний автобус – самое страшное
явление на свете: бабушки, которые
ползут на рынок, дедушки (по тому же
маршруту в больницу), вечно голодные и
сонные студенты в застиранных
джинсах…. И клерки, с какими-то
папочками в руках, с непонятным
взглядом (то ли властелин мира, то ли
шавка последняя). Все более-менее
состоявшиеся люди покупают машины,
кажется, как раз для того, чтобы не
выносить эту утреннюю пытку обычными
россиянами. Это как раз тот случай,
когда «бабуля-божий-одуванчик» не
хуже уголовника покроет тебя матом,
если место не уступишь.
В таких автобусах я езжу каждое утро,
на работу. Полтора часа в один конец.
Езжу и благодарю судьбу, что живу не в
Москве. Из моих родимых пампасов я
добиралась бы все часа четыре.
Впрочем, мне грех жаловаться. Я хоть и
секретарша, но таланты молодости
никуда не денутся: я ловко прячусь под
маску хамской студентки-переростка,
эдакой рокерши с цепями на джинсах.
Цепи, естественно, снимаются при
подъеме на четвертый этаж, в офис.
Кроме этого, великое изобретение
человечества, мой мобильник с
плейером, спасает меня от звуков
утреннего города.

Иногда кажется, что город – живой. Не
просто живой, а – ЖИВОЙ…. Это должно
произноситься с священным трепетом в
голосе и дрожью в коленках. Нечто
мистическое есть в том, как он
пожирает нас. Сначала школьники и
студенты возвращаются домой после
занятий. Потом офисные служащие, потом
продавцы супермаркетов и прочая, и
прочая. А когда наступает утро, город
безжалостно выблевывает нас обратно
на улицы, чтобы вечером опять начать
переваривать. Цикл не прерывается. Вот
он, вечный двигатель.

Я завидую старшеклассникам. У них есть
два-три года, чтобы побыть самими
собой, без вот этой общечеловеческой
мясорубки. Потом, после выпускных
экзаменов, жизнь будет совсем другой.
Кто-то потащится работать, кто-то
учиться, вчерашние девочки нарожают
детишек, мальчики в армию пойдут.
Большинство из нас не сможет даже
выйти на пенсию, так и будут работать.
У любого человека есть два года в
самом начале пути, всего лишь два года
для себя.
Я работаю в святая святых нашего
города – в Администрации Камчатского
Края. Именно так, с уважением и
преклонением. Каждый день я вижу
небожителей с телеэкрана –
губернатора, главу города, их
заместителей и прочих мелких винтиков
этого большого аппарата. Так вот
посмотришь – вроде обычные люди, те же
руки-ноги-голова, а апломба и пафоса во
взгляде столько, что Австралию
накроет. Многие здороваются со мной
уже год, а как зовут меня, не знают. Не
знают даже, что у меня за должность. В
принципе, это не беда. Меня полностью
устраивает такое положение дел: мне
никто не мешает, и я никого не трогаю.

К чему это все? Вот это нытье, рассказы
про то, что есть в каждом городе, да и в
поселках есть подобное, только в
измененных масштабах?
Мне 22 года. Я жила по-разному: и в
полной, но гордой нищете, и в
своеобразном мелком достатке. Сейчас
моя жизнь вроде бы не отличается от
прежней. Вроде бы…. Я теперь не одна.

Первый курс абсолютно любой человек
вспоминает с особым чувством. Для
кого-то он на всю жизнь будет
единственным, остальные помнят этот
год примерно так же, как я. Пьянки,
первая сессия, череда каких-то
увлечений, друзья, керогаз каждую
ночь. Похмельное утро, лабиринт из
домов в незнакомых районах, сон на
парах, — ей-богу, была в этом всем
определенная студенческая романтика.
В период вот такого загула я
познакомилась с будущим мужем.
Коля тогда мужем еще не был, более
того, при слове «семья» у него дыбом
вставали все, абсолютно все волосы на
теле. Классическое «Жениться до
тридцати? Никогда!» произносилось с
особым акцентом, артикуляцией и
выражением лица. Он был так же красив,
как и безнадежен. Во-первых, у него
была девушка-блондинка, которой
ревностно хранилась верность,
во-вторых, вокруг него было полно не
менее блондинистых претенденток на
тот случай, если верность и совесть
испарятся.
Познакомил нас мой родственник,
который с Колей учился в одной группе.
В принципе, столкнуться и без
родственника было можно, потому что и
университет один на двоих, и поток, и
здания факультетов рядом, но вышло
так, что мучительную стадию
переглядываний за полкилометра мы
как-то проскочили. Да и вообще все было
достаточно просто: пиво после их пар,
прогуливая мои, стандартное: «Это
Коля, а это Ксюха, знакомьтесь», потом
продолжение на съемном флету, с утра
дикое похмелье и «кто пойдет за
Клинским»…. Все как у людей, в общем, с
одной только разницей. Мы с ним не
приставали друг к другу, ибо, как уже
говорилось, у него была девушка, а у
меня несчастная любовь.
Продолжалось так где-то с полгода: раз
в две недели друг другу поплакаться,
водки напиться и песни под гитару. Ну
там еще где-нибудь по клубам у стойки
вместе потрепаться.
А вообще-то с самого начала все ясно
было. Я смотрела на него во все глаза,
он на меня так же. Как коты на
недостижимую, но дико желанную миску
со сметаной. Коля красивый был до жути:
и глаза большие, голубые, и профиль
прям-таки мужской, улыбка
голливудская. Просто картинка, на
которую я любовалась где-то до первой
сессии. А потом не выдержали. То ли я
сломалась и его в постель утащила, то
ли он, я и не помню уже…. Факт в том, что
уже наутро о девушке Саше разговоров
не было. Были мы и стрррррашная тайна,
чтобы Саше не узнать и вообще до
сплетен не доводить.

Я периодически думаю, что лучше:
соврать или рассказать правду. Как
лучше сказать маме, что ее любимая
дочь расколотила антикварную чашку?
Так признаться или все на кота
сваливать? Или, например, как люди
говорят, что «МЫ» больше не
существует. Что есть он и она, по
отдельности, и спать не надо больше
вместе, и вообще, я встретил другую….
Это же безумно сложно, да и жестоко
порой. С другой стороны, пропасть из
поля зрения еще похуже будет. Пьешь
чай дома с плюшками, а на другом конце
города человек изводится: «С ним
что-то случилось…. Сессию не может
сдать…. Или в больнице, а мне никто
ничего не сказал…. Точно что-то
случилось, он же не мог ПРОСТО ТАК меня
бросить, это же любовь….».

Сплетни, конечно же, были. В
университете Саша косо на меня
смотрела, выцепляла Колю после пар и
между ними, с подружками шепталась. С
моей стороны все просто было: я с лицом
тяпкой судорожно досдавала свои
хвосты. А после сессии мы с Колей
потащились вдвоем в клуб потанцевать,
и (естественно!!) встретили там Сашу.
Чего они там за разговоры
разговаривали, не знаю, но мне через
часок было гордо объявлено, что Саши
между нами нет, и теперь я официально
являюсь девушкой, почти замужней,
совет, мол, нам да любовь.
На этом самом месте я… не сказать,
чтобы испугалась. Я чуть не умерла от
потрясения. Так далеко я и в мыслях не
заходила. Мы болтали вместе, смеялись,
гуляли-спали-целовались, но чтобы
девушка?
Я уже работала тогда. Выпускающим
редактором в неком молодежном
издании, благостно почившим в бозе уже
года три назад. Работала от десяти до
шестнадцати часов в день,
одновременно училась и пыталась
как-то потусить в редких перерывах.
Первое, о чем подумала: еще и
постоянного парня я не потяну. В общем,
я поступила, как настоящая стерва: две
недельки собиралась с духом, а потом
пропала. Коля заходил ко мне на работу
– я тут же срочно уезжала на
репортажи. Подходил в универе – я
вспоминала про давний, так и не
сданный зачет.
К началу марта все закончилось. Он
перестал со мной здороваться, его
друзья – так, сквозь зубы, Саша
торжествовала и злорадствовала, а я
работала дальше.

Свобода – это
относительно-растяжимое понятие.
Свобода еще пару тысяч лет назад
превратилась в некую мифическую
субстанцию, своеобразный рычаг
манипулирования. Сначала это была
Библия, вера в Бога и свобода в едином
христианском обществе. Потом
инквизиция, костры и свобода от ведьм,
нечистых и прочих нехороших существ. У
нас в России так вообще все
суперфеерично: 12 лет тихого бунта, а
позже революционный взрыв и свобода
от царизма. И вдобавок пол-России
перерезали, но это уже пустяки.
Вот и я ради «свободы от любви» взяла и
вырезала Николая из своей жизни, его
даже не спросив. Что он в это время
думал, как все это понимал, я до сих пор
понятия не имею. Я же добилась того,
чего хотела: я была свободна, как птица
вольная, я могла работать и все такое!