Хорошее не забывается.

Вечер. Двадцать восьмое декабря. Сидим
у Кости Ефимова дома, водку тёплую
пьём, Высоцкого слушаем. Водка тёплая
от того, что холодильник у Кости
сломался, а за форточку в авоське не
повесить — намертво примёрзли рамы.
Костя — мент. Мент от бога, так
называемый честный мент. И это
действительно так. Именно поэтому у
него нет даже завалящей праворулькой
тойотки, а живёт он в служебной
берлоге деревянного двухэтажного
барака с печным отоплением. Ещё у
Кости нет правого клыка на верхней
челюсти, зато имеется богатейшая
рыжая шевелюра, но прозвище Лис он
получил вовсе не из-за неё. Костю
знало, боялось и уважало всё жульё
Хабаровска, он этим не гордился, он от
этого устал просто. В сорок лет быть
капитаном скучно, а кем ты ещё можешь
быть, если начальство в жопу не
целуешь, да и поступаешь не всегда по
закону, но всегда по совести.

Пьём не торопясь, разговариваем тоже
не торопясь. Завтра на службу не надо
ни мне, ни ему. Причина у обоих
уважительная. Я — в отпуске, Костя — в
запое.

Порезав на деревянной дубовой
табуретке накрытой местной газетой
последнюю горбушку на бесчисленные
равные дольки и принимаясь за
луковицу, Костя натыкается на
объявление о том, что тем, кто пожелает
встречать Новый Год на центральной
площади, будет выдаваться бутылка
напитка безвозмездно, из расчета
полкилограмма на одну харю, при
условии, что харя будет трезвая. Костя
заводится: «А чо? Давай съездим, Ленку
с собой возьмём! из Авиагородка. Давай,
а?»

Я молча улыбаюсь и вспоминаю, как
ровно год назад, в точно такой же
обстановке (только у Кости ещё был
клык, а у меня не было этого рваного
шрама над бровью), Костя сказал:«А
поехали к Ленке в Гаровку! Классная
чува! Посидим по человечески!» И мы
поехали. На четвёртом этаже панельной
хрущёвки дверь нам открыла миленькая
нарядная девочка лет двенадцати и
посмотрела на Костю вопросительно. Я
стоял чуть в стороне, в тени и девочкой
замечен не был. Костя буркнул:«Маму
позови.» Дверь закрылась, но через
несколько секунд открылась на полную
ширину. На пороге стояла красивая
женщина. Глаза её полыхали огнём, а
фигура была спортивна.

— Ефимов? Ты охуел? — казалось, что она
испепелит Костю взглядом. — Ты хоть
помнишь, когда ты здесь был?

— Ээээ — сказал Костя, которого
развезло в тепле подъезда. — Да!

— Когда, чучело? — женщина взяла Костю
за отворот куртки и довольно сильно
встряхнула. — Когда?

— Нууу, мммм — Костя, разрывавший
руками на моих глазах колоду
новеньких карт на две части, этот
Костя потерялся.- Нннедавввнннооо!

— Чучело! Ты был здесь семь лет назад!
Чучело! — женщина буквально затащила
Костю в квартиру. — Чучело!

— А ты, что стоишь? — это уже мне, —
заходи!

И было шампанское и икра, водка и
домашние пельмени. А потом Костя был
выпнут гостепреимной Ленкой за дверь,
а я оставлен. Причём оставлен таким
тоном, против которого возражать не
хотелось.

Утром она спросила, когда я приеду. Я
честно ответил, что не знаю.

На центральную площадь в Новый год мы
съездили. Напиток, как и было обещано,
получили. Им оказалось дешёвенькое
сухое вино, которое мы пили на морозе
из горлышка, и почему не заболели, мне
до сих пор непонятно. Это ведь очень по
нашему, в квартире у раскалённой печки
тёплую водку, а на морозе — холодное
сухое из горла.

Но сейчас не об этом. Я вот о чём думаю.
Вот если бы я позвонил в ту квартиру
через семь лет, вспомнила бы Ленка мою
фамилию, как вспомнила (читай — не
забывала) Костину? Назвала бы чучелом?
Что-то мне подсказывает, что нет.
Отсюда я делаю вывод, что Костя —
хороший человек, а я не очень.

Так вот и живу с эти ощущением. Да. А
что делать?